— Приятная погодка, — заметил Фредди небрежно (самое подходящее начало для разговора). — Немножко холодновато для апреля, а?

— За углом есть заведение, где можно согреться, cэp, — ответил я, подделываясь под бродягу. — Прикажете проводить, сэр?

Фредди криво усмехнулся. При этом усы его стали дыбом, как зубные щеточки.

— В общем, не валяй дурака, Аллэн, — сказал он, — я узнал тебя. Я вижу — ты на мели. В чем дело? Почему ты не работаешь?

— Почему? — воскликнул я — Я сам хочу спросить "почему"? И если хочешь, я соберу здесь в парке еще тысячу человек, и все мы, выстроившись, спросим хором "Почему мы не работаем?" Может быть, ты возьмешься ответить?

Фредди пожал плечами.

— Что отвечать? Ты сам знаешь — у нас кризис, — сказал он — Виновата Москва и разные смутьяны, которых она подкупает. Из-за них мы не можем торговать с Азией, из-за них и ты сидишь без работы.

— Эти проповеди я слыхал, — ответил я сердито, — и никогда не мог понять, причем здесь русские Пусть они ходят на голове у себя дома, мне до них дела нет. Я не торгую с Азией — с Азией торгует Уолл-Стрит. А я строю дома. Могу я строить дома в своем родном городе?

— Ну, знаешь, ты просто красный, — фыркнул Фредди.

— Фредди, я все время толкую тебе, что я не красный, не черный, не желтый и не голубенький с цветочками. Я безработный. И вообще мне скучно с тобой разговаривать. В парке много свободных скамеек.

Фредди задумчиво чертил тросточкой какие-то вензеля.

— А на Пальмовые острова поедешь? — спросил он неожиданно.

— Я могу поехать на Луну, если там нужны железобетонщики.

Фредди улыбнулся.

— На Луну не нужно. Я предлагаю на Пальмовые острова. Контракт на пять лет. Мне как посреднику тридцать процентов. Пароход отходит через две недели.

Глава 3

Я много раз задавал себе вопрос: что было бы, не повстречай я Фредди? Трудно сказать. Человек предприимчивый на моем месте, наверное, кончил бы тюрьмой, а мирный и робкий умер с голоду под решеткой. Так или иначе, я вытянул счастливый номер. И я был действительно счастлив тогда.

Я с большим удовольствием вспоминаю первые радостные дни, когда я стал "человеком дела", Фредди был настолько благороден, что ссудил меня в счет жалованья, и первым долгом я отправился в ближайший ресторанчик. Кутить, так кутить. Я заказал себе бифштекс, яблочный пирог и кофе. Все это было необычайно вкусно, особенно бифштекс с мелкими сухарями, жареной картошкой и луком. Мне даже жалко было, что он кончился так быстро. Но разве я не богач теперь? Разве я не могу взять еще что-нибудь?

И, допив кофе, я подозвал официанта и заказал ему все сначала: бифштекс, яблочный пирог и кофе. У меня не хватило фантазии для нового меню.

Затем, немножко опьянев от еды, наслаждаясь приятной теплотой во всем теле, чувствуя себя на редкость сильным, добрым и щедрым, я дал официанту четверть доллара на чай (пять ночевок в самой дешевой ночлежке, где койки подвешены на веревках, а в 6 часов утра веревку отвязывают, чтобы сразу поставить тебя на ноги). А затем отправился покупать себе серый костюм, хотя, как я узнал позже, за это время серое вышло из моды. Новый костюм, словно ключ, открыл передо мной все двери комнат, сдающихся в наем. И через полчаса я нежился в ванне, упиваясь теплотой и чистотой. Если вы когда-нибудь возвращались домой из экспедиции, проделав миль 500 верхом, или из похода, или из окопов, насквозь пропитанные пылью и потом, тогда вы понимаете как приятно сесть в ванну, напустить такой горячей воды, чтобы дышать было трудно, и с ожесточением скрести себя губкой, сдирая кожу вместе с грязью.

Потом я доставил себе удовольствия нравственные. Я навестил семейство дяди Хонни и даже преподнес тете Берте коробку конфет. Дядя уже не рисковал давать мне советы. Гарри, сверкая вставными зубами (настоящие ему выбили за это время), тяжко вздохнув, сказал: "Пальмовые острова это то, что надо. Доллары растут там, как на дрожжах".

А тетя Берта отвела меня в угол и, с опаской оглядываясь на Лина, шепнула: "Аллан, ты бы устроил Гарри на хорошую работу Бар неподходящее место для мальчика. Мне кажется, от него иногда пахнет вином. Ты бы урезонил его, как старший. (Бедняжка! Она до сих пор не знала, что сын ее профессиональный гангстер.)" Затем я доставил себе удовольствие сделать доброе дело. Я устроил на работу Джо — неистового борца за справедливость — и даже не взял за это 30 процентов. Правда, должность была не из лучших, но выбора не было, у Джо в матросской книжке стояла черная печать. Он заработал ее в свое время, добиваясь справедливости у старшего штурмана. Поэтому нельзя было определить его в матросы, а только помощником повара на пароход "Уиллела" — топить плиту и мыть посуду. Но и такой работой Джо был доволен, не меньше, чем я своей. "Во всяком случае, — сказал он, — наводить чистоту благороднее, чем пачкать".

Все это было очень приятно: быть сытым, чистым и чисто одетым, спать на стираных простынях, под крышей, а не под дождем, видеть почтение родственников и радость Джо. Приятно было покупать, примерять, заказывать, чувствовать себя полноправным человеком, без дрожи проходить мимо полисмена. (Джо заметил, что я стал держать голову выше). Но всего приятнее было сесть за работу.

Помню, с каким наслаждением, надев налокотники, я впервые сел за покатый чертежный стол. Готовальня, стрекочущий арифмометр, логарифмическая линейка, нетронутая белизна ватманской бумаги приводили меня в умиление. А кнопки, обыкновенные чертежные кнопки с эмалированной головкой! Я чуть не расплакался, увидев их, — ведь я не держал в руках кнопки, наверное, восемь лет. Помню, как вписал я первую цифру в таблицу. Помню, как отточил чертежный карандаш, жесткий, как гвоздь, и, затаив дыхание, провел на ватмане первую линию, как любовался ею — такой четкой, ровной, решительной, безукоризненной во всех отношениях.

Мне доставляло удовольствие держать в руках справочник, читать, рассчитывать, проверять, рисовать и стирать резинкой, просто думать, наконец.

Нельзя сказать, чтобы моя работа требовала больших размышлений. Для начала мне дали рассчитать балку — обыкновенную железобетонную балку для заводского здания с восьмиметровыми пролетами, но балка… здесь, когда речь идет о моей специальности, я уже не могу рассказывать равнодушно.

Видите ли, каждая вещь на земле имеет тяжесть и каждая стремится упасть вниз. Это было известно задолго до Ньютона. Так вот, по законам тяжести потолки должны падать нам на голову. А чтобы они не упали, мы кладем их на балку.

Если хотите знать, балка — самая хитрая часть в любом сооружении. Балка собственной прочностью побивает силу тяжести, героически принимая на свой хребет вес перекрытия.

От тяжести балка изгибается, или, говоря технически, балка работает на изгиб. При изгибе верх ее сжимается, а низ растягивается. Не всякий материал может работать так сложно, поэтому очень долго балка ограничивала замыслы древних строителей.

В степях Средней Азии не было подходящего материала для балок. Древние жители сооружали там сводчатые потолки из глины, поэтому им приходилось строить дома с комнатами длинными и узкими, как коридор. В Древнем Египте применялись в качестве балок тесаные камни; чтобы поддерживать их, египтянам приходилось превращать свои храмы в густой лес колонн.

В лесистых странах применяли для балок дерево. Дерево хорошо работает на изгиб, иначе его сломала бы первая буря. Но стволы — коротки. Обычно в практике 6-8 метров — это предел деревянной балки.

И только, когда были найдены новые формы — ферма, например, и новые материалы — металл и бетон, мы, инженеры, почувствовали себя свободными. Только тогда мы стали строить мосты в полтора километра длиной и кинозалы на 20 тысяч зрителей…

Пока мне предстояла скромная задача, и все же я взялся за нее с невольным трепетом. Ведь прошло восемь лет с тех пор, как я сдал последний расчет. Может быть, у меня отвыкли пальцы и отвыкла голова.